Одно движение души

Не раз приходилось мне сожалеть о своей слабой богословской подготовке. То не могу убедительно ответить на простой вопрос, то теряюсь в споре на религиозную тему. Выручали жизненный опыт, убежденность в том, что абсолютная истина – в православии, и, конечно же, в трудную минуту помощь подает Дух Святый.

И вот недавно читаю в газете ответ сельского батюшки заезжему журналисту: «Православие не доказуемо, православие – показуемо». Вот что надо было мне знать, о чем помнить всю жизнь, чтобы убедить других в истине нашей веры!

Во всех жизненных ситуациях православному христианину надлежит совершать единственно верные – соответствующие его вере -- поступки. Возможно ли такое? Что при этом дается всего труднее? Говорить правду. На это способны, пожалуй, только дети. Для остальных это всегда подвиг. Инстинкта правды - Христовой правды – вот чего нам не хватает.
Потерял всякий интерес к своей работе. Иду на службу, как на каторгу. Решаюсь уйти и заняться новым делом. Духовный отец протоиерей Николай Дмитриев не благословляет. Говорит, что с креста не сходят – с креста снимают.

Отвез супругу в больницу. Ей предстоит тяжелая операция. Как мог, скрывал свою тревогу. Из приемных покоев больницы помчался прямиком в храм «Всех скорбящих радость».

Храм стоит пустой: одна служба уже закончилась, другая еще не начиналась. Покупаю свечи, направляюсь с молитвой к чудотворной иконе. Только остановился для молитвы, меня дергают снизу за край куртки: маленький в черных кудряшках мальчик в заваляной куртке с чужого плеча протягивает ко мне грязную ручонку: «Дяденька, подай на хлебушек!» В черных бесхитростных глазах больше любопытства, чем просьбы.

Он сбил мой молитвенный настрой. Отвечаю с досадой: «Ты мне дай помолиться! Нигде от вас покоя нет…»

И отвернулся от мальчишки.

Поставил свечку, помолился. Приложился к чудотворной иконе. А на душе спокойнее не стало. Отхожу в сторону и ищу взглядом мальчугана. Его нет. Ищу в соседнем приделе и тоже не нахожу. Обращаюсь к бдительным старушкам, занятым уборкой в храме. В один голос они утверждают, что никакого «цыганёнка» здесь не было. Махнув рукой, выхожу во двор – пусто. Нищие у ворот тоже отвечают, что такого мальчика не было.

До сих пор теряюсь в догадках: был цыганёнок или не был? Может быть, это и был сам Христос? Я пришел в храм к Нему, к Его Пречистой Матери, чтобы просить их о великой милости ко мне и моей супруге. Молил их о помощи, а голодному мальчишке не подал на кусок хлеба…

Операция прошла неудачно. Через полгода предстояло делать повторную. Хирург раздраженно ответил на мой вопрос: «разве в вашей работе не бывает брака?».

Я вспомнил кудрявого черноволосого мальчика в церкви и промолчал в ответ.

В Доме-музее Н.А.Некрасова в Карабихе шел ремонт. Готовились к празднованию очередного юбилея поэта. Однако нас туда впустили исключительно благодаря присутствию в нашей группе президента Республики Саха (Якутия) М.Е.Николаева. Гид с удовольствием водил нас по залам и с увлечением рассказывал о поэте.

В одной из стеклянных шкафов-витрин я разглядел раскрытый фотоальбом с черно-белыми фотографиями. Это были портреты людей, судя по одежде, из далекого прошлого. Выбрав момент, спрашиваю гида, какое отношение эти люди имеют к Некрасову. Гид с видимым удовольствием пояснил: «Так могли выглядеть современники Некрасова. Мы не знаем имена этих людей. Рядовые граждане старой России. Но вглядитесь в их лица: насколько они одухотворенные! А теперь посмотрите друг на друга. Есть разница?». Судя по выражению лиц моих спутников, мое лицо им явно не напоминало современников Н.А.Некрасова.

Привычно едем с женой в переполненном вагоне метро. Молчим. Каждый думает о чем-то своем. Замечаю в ее глазах слезы и перехватываю взгляд. Она смотрит на крохотную пожилую женщину, которая буквально придавлена плечом огромного парня к металлической стойке на краю сидения у дверей. Совсем маленькая, тоненькая, как девочка-подросток. Одежда старая, заношенная, и можно было бы принять ее за обычную бомжиху, если бы не аккуратность и чистота этого болоневого пальто, старого коричневого платка, видавших виды сапожек. Но главное в ней было ее лицо: загорелое до черноты, с редкими, но глубокими морщинами. Опухшие полузакрытые глаза.

Она никого не видела или не хотела видеть. Я не встречал таких скорбных лиц. На нем было написано какое-то нечеловеческое страдание. Если бы какой-нибудь художник задумал выразить на полотне истинное страдание, то ему было бы достаточно написать этот портрет.

Я машинально сунул руку в карман и вытянул бумажку: 10 рублей. Дотянулся рукой до старушки, легонько тронул ее за плечо и глазами предложил взять деньги. Несколько мгновений она пронзительно смотрела в мои глаза, а затем взяла протянутую бумажку и прижала обе руки к груди. Из её глаз хлынули слезы, до краев заполнив глубокие морщины. При этом – ни звука. Потом опустилась передо мной на колени.

Мы молча плакали уже втроем, не обращая ни на кого внимания…

Соседка по даче принесла нам в подарок большую старинную икону: «Возьмёте?». Икона досталась ей вместе с купленным недавно домом.

Святыня в ужасном состоянии: лики святых изрублены острым топором, словно на ней затесывали колья. Доска в двух местах расколота. В сердце вспыхивает боль: «У кого рука поднялась? Господи, вразуми его!».

Неожиданно подступает страх: «Чем я лучше? Разве я не оскорбляю своими поступками Бога, Истину, Красоту, своих ближних – живые иконы Бога? Или это делается лишь с топором в руках?»

Мы с благодарностью приняли от соседки бесценный дар. На реставрацию изрубленную икону не отдали, а поместили её в таком виде в домашний иконостас. Пусть ежедневно напоминает нам о наших грехах.

Какой силы должна быть покаянная молитва, чтобы с лика иконы исчезли рубленые раны и царапины? Хватит ли сил на реставрацию своей души?

В газете снова пишут о том, что Россия много потеряла, исповедуя православие. То ли дело протестанты, иудеи, католики, исламисты, буддисты. индуисты -- живут, не в пример нам, богато.

Почему-то материальное начало берёт верх над духовным и нравственным началом. Мальчики мечтают стать киллерами, а не врачами, девочки – путанами, а не матерями. Свобода грешить кажется слаще свободы от греха.

В расчет не принимается, что две мировые войны развязали не православные. Две атомные бомбы сбросили на мирные города не православные. Не они первыми применили химическое оружие, вообще оружие массового уничтожения.

Они отправляли Ленина и Сталина в ссылку, а Ленин и Сталин отправляли их в Царство Небесное.

Не православные сжигали миллионы иудеев в печах крематориев. Если бы Гитлера не остановили под Москвой, участь многих этносов была бы решена.

Мой тесть Андрей Никифорович, Царство ему Небесное, был истинно верующий человек. Как, впрочем, и теща Марина Ивановна. Жили в благочестии и чистоте. Скромный домик в деревне, огород, четыре улья пчел, кот да собачка – вот и все их имение. Вся жизнь – с молитвой. Отдыхать у них было для нас всегда радостно. Нигде, ни на каких курортах, не получали мы такого душевного отдохновения, как рядом с ними, вдали от городской, да и сельской, суеты. Мы жили единодушно и никогда не уставали друг от друга. Теперь вспоминаем те далекие встречи со слезами на глазах, да молимся о блаженном упокоении наших добрых родителей.

К Святой Христовой Пасхе получаем письмо с поздравлениями и молитвенными пожеланиями нашему семейству от моей сестры. В конверт было вложено другое письмо, от отца Андрея Никифоровича, в закрытом конверте. Это живое письмо поразило нас тем, что прошло уже несколько лет, как тесть преставился, а теща Марина Ивановна отошла ко Господу еще раньше. Мы уже переехали на жительство в другой город, а в нашу старую квартиру переехала жить моя сестра со своей семьей. Потому-то и оказалось письмо моего тестя в ее почтовом ящике. Сразу нам его она не переправила, а потом и вовсе забыла. Когда же вновь обнаружила это письмо среди своих бумаг, то без промедления и с покаянием, но с опозданием в несколько лет отправила нам заодно со своим Пасхальным приветствием. Знала бы она, что Андрей Никифорович тоже поздравлял нас со Светлой Пасхой Христовой!

Можете теперь представить наше душевное состояние, когда мы получили живое молитвенное послание от горячо любимого нами, но давно почившего человека. Андрей Никифорович и Марина Ивановна в земной своей жизни всегда молились о нас, не оставили своих святых молитв и в жизни вечной…Слышат ли они наши немощные молитвы о них?

Настали дни, и мы с женой поочередно вслух читаем пред иконой покаянный канон Андрея Критского. В руках у каждого свечи, зажженные одновременно. Она читает первой, и к середине канона ее свеча сгорает полностью. Моя же -- лишь наполовину.

Меняемся ролями: начинаю вслух читать я, жена берет целую свечу, а я продолжаю держать остаток первой. Вот он сгорает, я зажигаю новую и продолжаю читать. К окончанию чтения канона, у каждого из нас в руке по половинке свечи. Мы потратили поровну – по полторы свечи. Удивились тому, что чудесным образом свеча горела вдвое быстрее у того, кто читал канон вслух. Скорость чтения при этом была одинаковой. Свечи тоже одинаковые. Непостижимо для нашего разума!

В загородной Красногорской больнице навестили с женой больную родственницу. Вскоре подошли ее подруги -- сестры из церковного прихода. Радость, светло на душе. Рассказываем с женой о нашей паломнической поездке к святым мощам преподобного Серафима Вырицкого. Вспомнили, что 76-летний больной телом старец Серафим, который и передвигаться-то без посторонней помощи не мог, в годы Великой Отечественной войны 1000 ночей молился за победу над фашистами. Молился часами, стоя коленями на камне – летом и зимой, в любую погоду. И мы победили.

«Хорошо, что наша Россия растянулась на полсвета, -- откликается одна из сестер. – Молитва над ней не умолкает никогда. На западе заканчивается, а на востоке снова начинается. Россия постоянно с молитвой. Поэтому не победить её никому и никогда».

Я тут же вспомнил про себя светлые храмы родной мне Якутии, Преосвященного владыку Германа, колымского батюшку Михаила, усть-майского отца Александра…

Они раньше нас встают на молитву.

В Московском книжном магазине на Сретенке, как всегда, многолюдно. Но чинно, благопристойно, без раздражающего покупательского азарта, когда у какой-нибудь или у нескольких полок сразу возникает трение, напряженное выхватывание книг через головы и плечи прилипчивых к полкам покупателей. Никто никому не хочет уступать. Одни упрямо перелистывают новинки, ни на шаг не отступая от стеллажа, другие потеряв терпение, молча пытаются протиснуться между ними поближе к книгам.

Обращаю внимание на молодого человека, который с упоением читает какую-то книгу и, пристроив на краю стола блокнот, что-то выписывает из нее. Он никому не мешает. Я обошел все залы, выбрал покупку и направился к расчетному столу. Молодой человек продолжал конспектировать книгу. Мне стало любопытно: что же он такое отыскал, от чего нельзя оторваться? Подхожу и спрашиваю: «Что читаете?». Он молча показывает синюю обложку тома : Феофан Затворник. Я понял, что у парня попросту нет денег, чтобы купить книгу, вот он читает и конспектирует ее прямо в магазине. Спрашиваю его: «Сколько стоит?». Он снова показывает обложку, на которой наклейка: «48.00».

Протягиваю ему 50 рублей: «Прими, Христа ради, подарок. Купи эту книгу». Он смотрит мне в глаза, молча принимает деньги и низко кланяется мне. Я быстро отхожу к кассе. Радуюсь, когда вижу в руках человека хорошую книгу – такой человек сам всегда хороший.

Яркое воспоминание из детства. Жил я у деда с бабкой. В гости к нам приехала дедушкина сестра Домна. Знатный пчеловод, участница ВДНХ, кавалер ордена Трудового Красного знамени. У дедушки орден Ленина. Истинные труженики.

Бабка Домна рассказывала, что во время войны в ее доме обновилась икона: сняла она перед праздником икону, чтобы помыть, как вдруг ярким светом осветилась комната, и со святого лика исчезли копоть и нагар – икона стала, как новая.

Весть о чуде быстро распространилась в округе, и со всех сторон к бабке потянулись богомольцы. Люди приходили, молились, прикладывались к иконе и клали в угол деньги. Вскоре денег стало очень много. Бабка собрала их в мешок и отнесла в фонд обороны, кажется, на строительство танковой колонны. Ночью к воротам подъехал «воронок», и бабку увезли на допрос в НКВД. Заперли в одиночной камере, сколько-то дней никуда не выводили. Но однажды ночью вызвали на допрос. Следователь выдвинул обвинение: помощь врагу путем саботажа уборочной страды. В ту пору убирали хлеб, а люди оставляли работу, чтобы пойти помолиться обновленной иконе.

- Вижу на столе у следователя свою икону,-- рассказывала бабка Домна, —Что они с ней сделали, антихристы! Чернилами усы подрисовали, окурки об нее гасили. У меня сердце кровью обливается, а следователь курит, держит икону в руке и мне показывает: «Твоя?» Строго так на меня смотрит и дым мне в лицо пускает. «Моя,»-- отвечаю и плачу – так мне стало жалко Богородицу: она-то за что терпит? Вдруг вижу: с иконы все чернила, все следы окурков вмиг исчезли. Папироска у следователя изо рта так и выпала. Вытаращил он свои глаза и икону на стол со страхом кладет. Смотрит на меня, и вижу я в нем великий страх. «Забирай свою икону, бабка, и чтоб духу твоего здесь не было. Никому ее больше не показывай, пока уборочная не закончится». Выбежала я на крыльцо, а вокруг ночь непроглядная. Пошла домой через лес – в НКВД было страшнее. Молюсь Царице Небесной, несу перед собой икону и радуюсь – никакой боязни! Так всю ночь без передыху и прошагала. Спрятала я икону, чтобы никто больше найти не мог, а после войны достала. Она и теперь как новенькая – радостно так сияет…

Где теперь эта икона, я не знаю. Думаю, что у благочестивых людей. У бабушки Домны детей не было, жила одна.

Поднимаюсь в метро на эскалаторе. В середине пути лента замирает. Случается. Молодежь нетерпеливо шагает вверх по замершим ступенькам. Мне здоровье не позволяет. Принимаюсь читать Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». На четвертом чтении эскалатор трогается. Никаких объявлений по радио при этом нет. Ленту включили без предупреждения. При этом никто не упал.

Вспомнилось, как однажды зимой я неумолимо сползал вместе с лыжами в ледяные воды якутской горной реки Аллах-Юнь. Только Иисусова молитва остановила движение и еизбежную гибель подо льдом.

В конце рабочего дня ко мне в кабинет заглядывает сослуживица: « Одолжите 500 рублей до утра!». У меня есть 800 рублей и 200 долларов – собираюсь купить видеомагнитофон. Можно спокойно одолжить, ведь я с покупкой не спешу. Но что-то мне не нравится в улыбочке этой женщины, в ее повседневном поведении. Считаю её слишком легкомысленной. Пряча глаза, говорю неправду: «Таких денег у меня нет». Уже перед самым окончанием работы звонит жена и сообщает, что в доме у нас гости, прибывшие из другого города, поэтому я должен зайти в магазин за покупками.

«Ну, вот - обрадовался я, - деньги самому пригодились!»

Иду в магазин за покупками и отправляюсь домой. Угощением гости остались довольны.

Перед сном решил погладить брюки. Долго не мог себе поверить – бумажник исчез! Поразмышляв, я понял что оставил его на прилавке, когда укладывал товары в портфель. Торопился, чтобы не мешать очередному покупателю. Утром встал пораньше и приехал к открытию магазина. Продавцы – два молодых человека – смеются: «Ну ты, отец, даешь! Нашел о чем и у кого спрашивать!».

Обескураженный, я плетусь на работу. Вот если бы я вчера не поскупился, то 500 рублей ко мне рано или поздно вернулись бы. Теперь остался ни с чем.

В другой раз незнакомый священник, маленький ростом, щупленький - кожа да кости – обратился при мне к моему духовнику отцу Николаю Дмитриеву с просьбой помочь ему деньгами на билет до одного подмосковного городка. Застенчиво объяснил: «Поиздержался я здесь со своими хлопотами, пора уж домой возвращаться, да вот билет на электричку не на что купить». «Сколько денег надо?» - спрашивает отец Николай, а сам пытается открыть свой кейс с шифром, чтобы достать оттуда деньги. «Сто рублей!» - робко отвечает проситель. Я быстро вынимаю из своего кармана купюру в сто рублей и отдаю ее. Больше у меня нет ни копейки, слава Богу, что хватило. Растроганный батюшка прячет деньги и тут же достает записную книжку и карандаш. Отыскивает чистый листок, чтобы вписать мое имя для молитвы. Тут уж я смутился: велика благостыня – сто рублей… Да еще для святого отца! Но мой духовник отец Николай с высоты своего огромного роста назидательно произносит: «Запиши и Наталию, супругу, и чад его…».
Мы разъехались, я вернулся на работу и нашёл на своём столе извещение о почтовом переводе на 600 рублей. К концу дня пришёл второй – на 400 рублей. Это были гонорары за мои журнальные статьи. Гонорары, которых я никогда не ждал.

В церковной трапезной за обедом с днем ангела поздравляют молодого батюшку. Тут же за столом его счастливая матушка. Молодая попадья, по всем признаком ждет ребенка, улыбается, светится радостью за своего супруга, который со смущением выслушивает поздравления. Очередной ветия желает имениннику дослужиться до архиерея.

Меня охватывает чувство тревоги. Я очень люблю именинника, но знаю, что архиереем можно стать только монаху – человеку неженатому. Так случилось со Святителем Иннокентием Московским. Только после смерти жены он принял монашеский постриг и стал великим архиереем. Его верный ученик, первый епископ самостоятельной Якутской епархии Дионисий, в бытность свою протоиереем, упорно не оставлял психически тяжело больную жену, хотя имел на это право, чтобы принять постриг и стать архиереем. Только после смерти жены он стал монахом и для него открылся путь в священноначалие. Значит, желать женатому священнику дослужиться до архиерея, означает желать ранней смерти его супруге? Пусть священники служат в приходах, растят детей и берут пример со святого праведного Иоанна Кронштадтского – величайшего из батюшек. Он не был архиереем. Да и Сергий Радонежский отказался «от золотых одежд».

Иду в храм на соборование с надеждой излечиться от сильной боли в колене. С большим трудом опускаюсь на коленопреклоненную молитву. Подняться без посторонней помощи не могу – левая нога попросту не разгибается. Облегчения не наступает. Думаю про себя, что молился плохо.

Но за утренней молитвой замечаю, что боль уходит. Продолжая читать молитву, знаком указываю жене на свою больную ногу, при этом легко опускаюсь и поднимаюсь с колен. Она в радости шепчет: «Господи, слава Тебе! Только никому не рассказывай!» Как же мне не поделиться своею радостью?

Включаю компьютер. С ним происходит что-то непонятное. Словно взбунтовался – ни одна команда не проходит. Пытаюсь все же исправить положение дел. Ищу выход. Ничто не помогает. Звоню домой зятю, большому доке по этой части, чтобы проконсультироваться. Телефон не отвечает. Снова предпринимаю отчаянные попытки, но машина словно издевается надо мной. Жена советует: «Прочитай «Верую». Отмахиваюсь: не стану беспокоить Бога по пустякам! И все же, исчерпав все варианты, опускаю руки. Вспоминаю совет жены. Обращаюсь к иконам и читаю «Верую». Сажусь за компьютер, и он… начинает слушаться меня! Через пять минут я уже записываю эти строки…
Сразу вспоминаю другой случай. На работе у нас выделили компьютер одному из гостей, прибывшему из Якутска в Москву на научную конференцию. Усаживаясь за стол, гость доверительно сообщил мне, что завтра участников конференции повезут в Оптину пустынь. Ехать туда он не желает, потому что считает себя истинным ученым, а следовательно, убежденным безбожником. Все рассказы об оптинских старцах считает красивой сказкой. Тем не менее, решил ехать вместе со всеми, чтобы на встрече с монастырским священноначалием с научных позиций высказать какие-то критические замечания по поводу «заблуждений» оптинских старцев.

Я искренне отсоветовал ему делать это хотя бы потому, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Лучше попытаться понять то, что от него все еще сокрыто. Но гость оказался на редкость упрямым человеком. Он включил компьютер и стал набирать свои тезисы. Через некоторое время он зашел ко мне в кабинет и попросил помочь справиться с компьютером. Машина его не слушалась. Не послушалась и меня. Вызвали главного многоопытного специалиста, который снисходительно улыбаясь взялся исправить ошибку. Но все попытки его были тщетными. Специалист сконфузился и развел руками: он не мог объяснить происходящего с машиной.

Тогда я сказал воинствующему гостю: «Даже машина не принимает ваших выпадов против старцев. Откажитесь от своей затеи, пока не произошло что-нибудь более серьезное». Ученый глубоко задумался над чем-то и больше не подходил к компьютеру. В Оптину пустынь он также не поехал. А компьютер тот оказался в полной исправности и продолжает работать без сбоев вот уже несколько лет подряд.

В молитвенном стоянии возле студии НТВ люди просили не показывать объявленного в программе кощунственного для христиан фильма Скорцезе «Последнее искушение Христа». Мы все молились за «искусителей». Просьбу, как известно, с презрением проигнорировали. Фильм прошёл. Но дела тех энтэвэшников неожиданно для всех пошли резко вниз, и совсем по другой причине. В конечном итоге, нервы они себе потрепали больше, чем православные. Вразумил Господь. Словно в ответ, появился кинофильм «Страсти Христовы». Заволновалась иудейская религиозная общественность. Фильм незаметно исчез с экранов. Будто и не было его.

В подобной ситуации, как известно, мусульмане вынесли смертный приговор поэту Салману Рушди за кощунственные, с их точки зрения, стихи. Приговор действует до сих пор и в отношении издателей, которые рискнут напечатать стихи. И ведь никто не печатает, хотя барыши видятся немалые!

По сходным мотивам не состоялся конкурс красавиц в Нигерии. Достаточно было бестактного выступления в прессе, которое верующие восприняли как оскорбление своих религиозных чувств. И столица страны забурлила, запылала.

Для православных такая реакция неприемлема. Терпение – их заповедь. Русская Православная Церковь никогда не обнажает меч на своих личных врагов. Только в защиту Отечества.

Молись за врагов твоих! Бог им судья.

Группа депутатов Госдумы пишет челобитную государственным властям, в котором обличает в неправедных деяниях еврейские религиозные организации. Разгорается сыр-бор в средствах массовой информации. Авторов письма дружно обвиняют в антисемитизме.

Мне отвратительна такая форма борьбы за правду: письменный донос. Не так ли доносили Пилату на Иисуса Христа, хорошо зная, что у Пилата нет выбора? В детстве таких правдолюбцев называли ябедами.

Что помешало правдолюбцам встретиться с теми, кто, по их мнению, берёт, и с теми, кто им даёт, объясниться по этому поводу, глядя в глаза друг другу? Пусть даже отправить письмо, коли видеться не хочется. Так поступили, например, запорожские казаки, недолюбливающие турецкого султана.

Забавна также атмосфера, в которой любое неодобрительное, а тем более, обличительное слово в адрес евреев тотчас квалифицируется как антисемитизм. Слава Богу, за годы гонений и бесчисленных жертв небольшой по численности народ научился столь эффективно защищаться.

Для меня любое обсуждение «еврейского вопроса» становится дьявольским искушением. Бегу от него. Обсуждать «русский вопрос» никакой дьявол не желает. Уши затыкает или обзывает шовинистом.

Всё чаще раздаются заявления представителей власти о намерениях пресекать любые проявления «экстремизма, терроризма, ксенофобии и антисемитизма». Вот и губернатор Санкт-Петербурга В.И.Матвиенко о том же.

Это всё равно, что требовать от лужи бензина не воспламеняться, а от бочки пороху – не взрываться, если в них кто-то умышленно бросит горящую спичку. Не так ли происходит «разжигание национальной розни»?

Почему терзают мою душу безмолвные кадры кинохроники, воспроизводящие картины разрушения Храма Христа Спасителя, Воскресенского храма в Новом Иерусалиме, многочисленных православных храмов в Косово, уничтожения статуи Будды в Афганистане? Почему для одних остатки храма Соломона в Иерусалиме являются Стеной Плача, а для других объектом туризма? А ведь дай волю – и её распишут на манер стены В.Цоя на Арбате.

Вопрос о душевных терзаниях верующих и вообще культурных людей -- риторический. Оккупанты, вандалы и садисты всех времён и народов бьют непременно в самую больную точку побеждённого народа -- в его святыни.

Уже в моё время в Манеже современный оккупант безнаказанно рубит топором православные иконы. В интеллигентском Сахаровском центре устраивают глумливую выставку обезображенных православных святынь. Эстетику оккупантов демонстрирует гражданин России М.Гельман, получивший от властей немалые деньги на свои кощунственные инсталляции. Возле Театра эстрады топчется горстка будущих «оранжевых», ныне именуемых «красно-коричневыми», робко протестующих против постановки балета с Николаем Романовым, причисленным к лику святых… У входа в Большой театр – беснуются орущие вместе против постановки в храме русской культуры оперы «Дети Розенталя».

А известный телеведущий В.Соловьев тем временем донимает отца дьякона А.Кураева вопросом: «Почему не проявляете христианскую терпимость?». О глубине страданиий отца дьякона спросить, а тем более – посочувствовать ему, не догадывается.

Вспомнилось, как другой телеведущий, А.Караулов, спросил балерину М.Плисецкую: стали бы танцевать артисты Большого для фашистов, если бы тем удалось в 41-м захватить Москву? Балерина ответила утвердительно.

На мой взгляд, «Дети Розенталя» украсят репертуар Большого театра, если В.Сорокин дополнительно клонирует своего давнего героя И.В.Сталина и напишет ему арию о том, как после смерти генералиссимуса каким-то иным детям Розенталя всё же удалось захватить Москву. Правда, могут возникнуть ещё большие трудности по части нормативов оперной лексики. Но Сталину публика может и простить крепкое словцо.

Депутаты снова дерутся. Старший по возрасту плюет в лицо младшему – плюёт в образ и подобие Божие. Получает в свой образ и подобие Божие ответный удар кулаком.
Телесекундант сводит представителей противников и вопрошает: «Допустимо ли бить кулаком старших по возрасту?». Вот он, голос чистой совести! Однако никто не вспомнил, что старший по возрасту давно выбрал средством общения язык жестов: принародно таскал за волосы женщину-депутата, срывал крест с попа-расстриги, силой заталкивал в свой депутатский автомобиль для последующей расправы молодую журналистку, во время теледебатов плеснул в лицо собеседника сок с консервантами, размахивал кулаками после другой телепередачи. Как уж его ни вразумляли, ни увещевали -- не помогло. Тогда и заговорили с ним на его языке жестов, понятном всякому без переводчиков.

Буду за него молиться: вразуми, Господи, раба Твоего Владимира и дай ему смирения, терпения и любви!

Однажды в пылу дискуссии я всё же заявил, что порой бывает мне стыдно за то, что я русский. За что был нещадно бит, правда, всего лишь на словах. Один из старых друзей до сих пор, нет-нет, да и упрекнет меня, но всякий раз прощает мой "грех" как досадную оговорку. В критические минуты, когда попирается справедливость в отношении иноверцев или иноплеменников, я вспоминаю слова Ф.М.Достоевского: "Правда выше России". Россия не способна на бесчестные, несправедливые поступки - ни при каких обстоятельствах. Ни в отношении иноверцев, ни иноплеменных.

Много лет я ношу седую бороду. Место в общественном транспорте мне уступают как юноши, так и девушки. Всегда благодарю, затем спрашиваю, откуда они родом и прошу передать спасибо их мамам и папам за доброе воспитание.

Уже благодарил двух русских девушек и одного русского мужчину. В остальных случаях слышу в ответ: Дагестан, Таджикистан, Кабардино-Балкария, Азербайджан, Грузия и даже один раз -- Туркмения. Летом живу в тверской деревне, за 11 лет поездок по области мне лишь однажды уступили место -- это была молодая односельчанка. Всегда первым здороваюсь с дворниками-таджиками. Что скажут они у себя на родине о русских? Досадно при этом наблюдать, что документы чаще всего проверяют как раз у выходцев с юга. Однако, что поделать, -- взрывчатку в метро закладывают не африканцы и не китайцы. Так что обижаться следует не на милицию, а на своих непримиримых соплеменников. По следам и капкан.

Летом лежим всей семьей на морском пляже. Средняя дочь выходит из воды с перепуганным лицом. Губы трясутся – вот-вот расплачется. Показывает цепочку на шее: нательный крестик оборвался во время купания. Скромный алюминиевый крестик, освященный на Гробе Господнем в далеком Иерусалиме – бесценная святыня…
Морское дно в здешних местах – крупные гладкие камни. Среди них и подкову не отыщешь. Опять же многолюдно: лежбище котиков, а не пляж. Разум подсказывает, что отыскать пропажу в таких условиях – дело безнадежное. Правда, однажды Преосвященный Герман, епископ Якутский и Ленский мне говорил, что в случае пропажи он читает «Верую»…Об этом знают все члены моей семьи.

Младшая дочь хватает маску, дыхательную трубку и ныряет в море. После очередного погружения в воду она дельфином выпрыгивает на поверхность, сдергивает маску, тянет вверх руку с зажатым кулачком и кричит н весь мир: «Верую! Верую!». Мы все так и сели в песок…

Через минуту-другую нательный крестик снова сверкает на груди его счастливой хозяйки.

Снова слышу, что идея памятника советскому солдату-освободителю в берлинском Трептов-парке будто бы родилась у скульптора на основе истории спасения немецкой девочки русским солдатом. Действительно, герой, с которого вылеплен памятник, до сих пор живёт, кажется, в Кемеровской области. На мой взгляд, сама история с идеей памятника -- придумка агитпропа.

Скульптор Вучетич наверняка любовался трофейной «Сикстинской мадонной» Рафаэля из Дрезденской художественной галереи. Уж больно похож наш солдат с девочкой на руках на Матерь Божию с Предвечным Младенцем тоже на руках – истинных спасителей России в войне, которая, по современным расчетам на мощнейших компьютерах, должна была быть нами проиграна вчистую.

Еще в самом начале войны Митрополит Гор Ливанских Илия письменно уведомил Сталина о своём видении Матери Божией и её предсказании победы России над фашизмом. Сама Богородица простёрла Свой Покров над нашей страной. Не случайно бывший семинарист Сталин в переломный момент войны снял цепи с Церкви. Памятник в Берлине – лучший из всех памятников Победы, потому что ближе всех к Истине. По понятным соображениям, скульптор не мог изваять образ Богородицы и Младенца Христа. Возможно, он и сам об этом не думал. Но Дух Святой его посетил. Другая его скульптура на библейскую тему – «Перекуём мечи на орала» -- установлена перед зданием ООН в Нью-Йорке.

В холодную ночь 7 ноября наш старенький автобус резво мчался сквозь чёрную тайгу на запад – в сторону Санкт-Петербурга.

Группа паломников возвращалась в Москву из своей поездки к святым нетленным мощам преподобного Александра Свирского, чудотворца. Следует сказать, что этот святой сподобился при жизни видения Святой Троицы, что за несколько тысячелетий назад посчастливилось только одному святому – древнему Аврааму. Документальных доказательств святой никому на этот счёт не предоставлял, но вот уже четыреста лет пребывает нетленным. В обычных условиях православного храма он словно вчера уснул в бесхитростной деревянной раке. Никакого бальзамирования, химии и холодильников, никаких манипуляций с телом. В «демократической» прессе мне довелось даже читать обличение, будто попы дурят православных, подсунув им свежего покойника. Это в Мавзолее на Красной площади дурят мир, пытаясь сохранить в вечности тленное.
Великой святостью духа и души достигается вечная жизнь и нетление, а не потрошением и вымачиванием праха в химических растворах.

…Неожиданно автобус с паломниками резко затормозил, вильнул в стороны и остановился на краю дороги. Наш водитель выпрыгнул из кабины в темноту. Мы услышали громкую ругань. Без грязных слов, конечно, но по-русски выразительную и предельно эмоциональную. Выбравшись на дорогу, мы разглядели в свете сигнальных фонарей человека, одетого очень просто, с пустым мешком за плечами и длинным посохом в руке. Он молча стоял перед нашим разгневанным водителем. Оказалось, что этот человек совершенно неожиданно возник на пути движения автобуса, и водитель чудом избежал наезда. Когда водитель высказал всё, что рвалось из него наружу, незнакомец молча двинулся с дороги в чёрный лес, залитый почти до полотна свинцового отсвета водой. Передвигаться вглубь можно было только по кочкам и редким островкам суши, покрытым чахлым мелколесьем. Незнакомец мгновенно исчез; в звенящей тишине – ни звука. Будто растворился в воздухе.

Автобус стоял с заглохшим мотором. Когда расселись по местам, водитель навалился грудью на руль и простонал: «Зачем я накричал на человека? Надо бы его подвезти!» Он выбрался на дорогу и стал громко звать путника. Мы снова вышли и помогали хором, но никто не отзывался.

Решили ехать дальше. Однако мотор не заводился. Мы потратили часа три, пытаясь обнаружить и устранить неисправность. Однако ничто не помогало. Одетые по-летнему, в ноябрьской ночи стали замерзать. Аккумулятор дышал на ладан, поэтому сидели в темноте. Свободные от ремонта молились. Решили развести на дороге костёр чтобы дождаться попутной машины.

И она появилась раньше, чем запылал костёр. Это был огромный самосвал. Его водитель, на удивление, согласился взять наш автобус на буксир. Без каких бы то ни было предварительных условий.

Тронулись. И тут наш шофёр отчаянно засигналил. В самосвале услыхали. Мы остановились. Оказалось, что у нашего автобуса намертво заклинило руль. Водитель самосвала почесал в затылке: «Да вы, наверно, в рубашке родились. Ведь впереди очень крутой поворот, высоченный обрыв. Если бы ваш мотор не заглох, то вы прямиком полетели бы в реку Свирь!»

… До сих пор гадаем: кем был тот ночной путник, из-за которого мы невольно остановились? Кто-то робко промолвил, что нам явился сам преподобный Александр Свирский. Оказалось, что так думал каждый из нас.

На Смоленское кладбище в Санкт-Петербурге мы пришли с единой для всех целью: поклониться святой блаженной Ксении Петербургской. Была среди нас москвичка, которая буквально рвалась к часовне: святая Ксения явилась ей во сне в самый сложный период жизни, и по её совету все дела самым чудесным образом устроились. Но это требует отдельного повествования.

Мы с женой купили у входа на кладбище букет нераспустившихся жёлтых тюльпанов – подарок святой Ксении.

В самой часовне, как всегда, яблоку некуда упасть. Передали цветы из рук в руки. И вот они уже золотятся на мраморной надгробной плите. Жаль, что не нашлось для них вазы: засохнут, не предстанут во всей красе.

По ходу молебна бросаю взгляд на цветы, и мне показалось, что они распускаются! Не может быть, показалось… К концу молебна толкаю локтём жену и указываю глазами на букет: цветы распустились! Святая блаженная Ксения услышала нашу молитву. Какое это счастье – верить и молиться, снова подумалось мне.

Прибыли на отдых в турецкую Анталию. Из рекламных проспектов узнаём об автобусной экскурсии в Миры Ликийские. Это же место апостольского служения Святого Николая Чудотворца! Едем, не раздумывая. Нежданно-негаданно мы осуществили для себя мечту каждого православного. Осмотрели разрушенный завоевателями храм, неповторимые окрестности, привезли и подарили знакомым камешки от храма. Гид – казашка, владеющая русским языком и понятия не имеющая о Святителе Николае. Там и памятник соответствующий – Санта Клаусу. Но мы всё видели внутренним взглядом, ходили по земле, которой касались стопы величайшего святого, пытались всем существом перенестись в его непростое время. И теперь эти картины возникают перед мысленным взором всякий раз, когда упоминается имя архиепископа Мир Ликийского Николая Чудотворца, укрепляют нашу веру и согревают душу и сердце.

Столь же неожиданной оказалась встреча со Святителем Спиридоном Тримифунтским. На Святой Руси он всегда почитался наравне с Николаем Чудотворцем. Его нетленные мощи с открытым для поклоняющихся лицом вот уже полторы тысячи лет почивают в небольшом белоснежном храме на греческом острове Корфу. Мы прогуливались по незнакомой городской улочке в Греции, остановились у возникшего перед нами православного храма, перекрестились и вошли…

Воистину, святые не оставляют нас. Они всегда и всюду с нами.

В начале ноября каждого года моя супруга вместе с двумя родными сёстрами ездит в Курскую область, где на старом погосте в глухой деревушке нашли вечный покой их благочестивые отец и мать. В старом родительском доме проживает старший брат. Помолиться об усопших приходят и односельчане. Когда в последний приезд все встали на панихиду, то через некоторое время со страхом заметили, как во двор налетело множество неведомых маленьких птиц – не воробьев и не синиц. Птицы буквально облепили голые ветки деревьев, бились в два маленьких оконца, словно пытаясь залететь в дом. Люди продолжали молиться. Птицы не улетали и после того, как все уселись за поминальную трапезу. Только с её окончанием стая поднялась и исчезла.

Московский батюшка, выслушав рассказ, пояснил: «То были души вами поминаемых. Скольких поминали, столько и было птиц». Действительно, помянник получился многоименным.

То утро в больничной палате мне запомнилось на всю оставшуюся жизнь. Две молоденькие медсестры укладывают меня в костюме Адама на железную каталку, укрывают простынёй и везут в операционную.

Каком-то предбаннике сдёргивают простыню и ещё раз внимательно, как повар ощипанную курицу, осматривают моё бренное тело.

- Снимите крестик, - повелевает вдруг одна из них.

- Не сниму. Он далеко от места операции, не помешает, - отвечаю я в глубоком замешательстве. Ведь у меня одна надежда на его спасительную силу! Спасибо хирургу – поддержал меня:

- Пусть крестик останется.

Придя в сознание уже в реанимации, первым делом нащупываю крестик – он на месте. Слава Богу, не тронули. Хирург оказался верующим, да к тому же и моим земляком из якутского горда Алдана. . На столе в его служебном кабинете стоит в массивном киоте икона Казанской Божией Матери, как у великого советского хирурга, лауреата Сталинской премии Войно-Ясенецкого а ныне известного всем верующим Святителя Луки.

Рассказываю ему, что после того, как мне ввели наркоз, мне почудилось, будто я стремительно лечу в какой-то трубе, напоминающей гладко вычищенный ствол винтовки. В конце трубы вижу яркую белую фигурку человека в длинных белых одеждах. Расстояние между нами не сокращалось, хотя я и летел с немыслимой скоростью.

Хирург выслушал меня серьёзно и внимательно, после чего сказал: «Забудьте всё что видели и никому больше об этом не рассказывайте». Почему – не объяснил. Но вот однажды я увидел знакомую фигурку в белых длинных одеждах. Она была изображена на иконе Ангела хранителя. С тех пор эта икона в моём доме.

Известно непримиримое отношение православных к мини-юбкам и платьям-декольте. Старый московский священник отец протиерей Николай Дмитриев, долго прослуживший в миссии нашей Церкви на Святой Земле, рассказывал, что однажды во время крестного хода в Иерусалиме на их пути оказалась сидящая молодая женщина с обнажённой грудью. Она устроилась на краю дороги и кормила своего младенца, не обращая никого внимания на шествие.

Нашему священнику это представилось досадной случайностью, за которой должно было последовать порицание от священноначалия: почему не доглядели ранее, не проводили женщину подальше от дороги? Но патриарх Иерусалимский был невозмутим: поравнявшись с кормящей матерью, он остановился, благословил и окропил святой водой мать и младенца. Крестный ход радостно двинулся дальше.

Святая Земля, святые люди!

Собрался в больницу на плановую операцию. Перед отъездом в Москву захожу за благословением к батюшке в тверской храм Трёх Исповедников. Молодой священник отец Андрей видит меня впервые. Внимательно выслушав мою просьбу, быстро окидывает меня взглядом и буквально огорошивает своим ответом: «А никакой операции не будет!». И осеняет крестом. В полном недоумении уезжаю в больницу и после нового обследования слышу: «В операции нет необходимости».

Родственница из Оренбурга рассказывает в письме о том, что пробудилась в тот день очень рано и выглянула из окна во двор. В утренних сумерках рассмотрела человека, который рылся в мусорном контейнере. Он искал пищевые отбросы, которые тут же поедал. Две бездомные собаки стояли рядом и терпеливо ожидали своей очереди порыться в контейнере.

На женщину нахлынули тяжелые воспоминания о своём голодном детстве. Она торопливо собрала с кухонного стола пакетик еды – что Бог послал. Положила последние три варёных яйца, которые с вечера приготовила детям на завтрак. Накинула на плечи одежду, выбежала на улицу и вручила пакет голодному бедолаге.

Вернувшись домой, снова прикорнула на кровати, а проснулась от звонка в дверь. На пороге стояла соседка с полной тарелкой яиц: «Помяните мою маму, Мария, сегодня ей память».

Вечная память!

В охотничьей избушке, затерянной в заснеженных горах Аллах-Юньской тайги, в полном одиночестве провожу свой зимний отпуск. Хозяева избушки братья Ивановы живут в ближайшем от этих мест рабочем посёлке. Это 85 километров по льду горной якутской речки. Со мной лишь укреплённая в углу репродукция с картины Нестерова с изображением преподобного Сергия Радонежского.

В день приезда спросил братьев: случайно здесь картина или специально привезли? Они смутились: настоящую икону найти в ту пору и в тех краях было просто невозможно. Тем радостнее мне стало за братьев: ведь знали, что необходимо везти в такую даль, когда даже иголка в походе тяжела!

Рассказали, что недавно хоронили престарелую мать. На стандартный для тех мест памятник укрепили материнскую святыню – бронзовое распятие. Сестра, проживающая в центральной России, на похороны опоздала. А как добралась, сразу всей семьей пошли на мамину могилку. К великой скорби, распятие уже было кем-то похищено. Так и вернулись в дом в расстроенных чувствах: ни на кого в посёлке даже и подумать не могли -- со всеми жили дружно.

Наутро сестра, которая никогда не бывала в этих местах и никого из жителей, естественно, не знала, рассказала братьям свой сон, будто, явилась к ней мама и указала на человека, который похитил распятие. Братья быстро угадали в описании известного им человека из соседнего посёлка Югорёнок. Быстро уселись в машину и вскоре вернулись с пропажей. Рассказали, что похититель буквально оцепенел, когда увидел крепких братьев Ивановых на пороге своего дома. Без слов отдал похищенное.
После демобилизации из армии я вернулся к дедушке и бабушке, которые с младенческого возраста заменили мне отца и мать. Дед почти круглый год ловил рыбу. В одном уловистом месте реки Алдан он построил в берегу землянку, где и жил, как на даче. По выходным к нему наведывались рыбаки и, пользуясь его неизменным гостеприимством и радушием, расставляли свои сети, другие снасти, собирали в лесу ягоды и грибы, уходили с ружьями на охоту. Их лодки и имущество при этом оставались под надёжным присмотром.

Один из таких гостей Володя Шмалько, работник Хандыгской автобазы, рассказывал мне впоследствии, узнав, чей я внук: «Мы у твоего деда однажды сети поставили. Ночь, другая – рыба хорошо идёт! А нам надо на работу возвращаться. Жалко было рыбалку терять. Мы и попросили дядю Васю проверять наши сети, а пойманную рыбу откладывать к нашему приезду. Когда вернулись через неделю и заглянули в свой «холодильник», то ахнули от удивления: полная яма рыбы! А сверху лежит огромная незнакомая рыбина. На восемь кэгэ потянула. Дядя Вася объяснил, что это нельма – самая вкусная в мире рыба, так он считал. Как она очутилась в нашей реке – загадка. На радостях накрыли стол. Хорошо сидим. Я возьми и спроси твоего деда: « А что это ты, дядя Вася, нельму себе не взял?» Он удивился: «Так ведь она в вашу сеть попалась!» Смотрит на меня, как на ненормального. Не смог я ему вразумить, что возьми он себе эту рыбину, никто бы и не догадался об этом. А он хотел нас порадовать, вместе с нами искренне радовался нашей удаче… Во мне с той поры словно что-то перевернулось. Отдали мы ему весь свой богатый улов, только нельму себе забрали. Вот какой у тебя был дед! В жизни не встречал другого такого человека.

Звонит жене подруга: «Утром собралась в церковь к ранней службе, а муж устроил скандал. Как с цепи сорвался. Ему надо, чтобы дома сидела, не теряла время попусту. И такими словами ругался – не передать! Со слезами и скандалом я всё же ушла, будь что будь.

На исповеди покаялась батюшке, что пришла, не примирившись с ближним. Всё ему рассказала начистоту. Особенно возмущало меня сквернословие мужа. Ругается по поводу и без повода. А от родителей я с детства слова матерного не слыхивала.

Батюшка вдруг поворачивается к иконам и начинает истово молиться. Исповедал, благословил, а к причастию как не примирившуюся с ближним, не допустил. Я, конечно, расстроилась -- ведь готовилась к причастию, трудилась. Но к концу службы успокоилась.

Вернулась домой готовая к примирению, а муж растянулся на диване, выпучил глаза и мычит несвязное. Речь потерял! Перепугалась я, думаю, инсульт. Вызвала «скорую». Врач приехал, обследовал, крутил-вертел, слушал-смотрел и понять ничего не может: давление нормальное, всё остальное в полном порядке. На всякий случай укол какой-то сделал, выписал направление на приём и уехал. Муж заснул. А к вечеру проснулся, молчит. Чаю попил, на улицу ушёл – на скамеечке посидеть. Вернулся, разговаривает тихо и виновато – не узнать. О чем-то своём думает. Слава Богу, что язык у него совсем не отнялся. Ты уж не говори ему, что я батюшке пожаловалась.

Однако с тех пор в той семье не было подобных ссор.

Отец одного из моих знакомых рассказывал, что в гражданскую воевал в Туркестане. Однажды отбили у басмачей сундук с драгоценностями. Большое было богатство. С собой возить не решились и отправили этого будущего отца с сундуком в штаб – передать сокровища революции, на благо трудового народа.
- Поскакал я в одиночку, -- рассказывал он. – Никакого сопровождения. В пути попал в перестрелку, но удалось уйти от преследования. Ранили меня. Доставил этот сундук в город и сдал в штаб. Никакой расписки, никакой благодарности. Уложили в госпиталь, а потом в другую часть направили. Со своими больше не встречался. О тех драгоценностях никогда больше не вспоминал. Недавно вдруг вспомнилось; задумался я, спрашиваю себя: «Отдал бы ты теперь тот сундук с сокровищами, или нет, повторись всё в наше время?». И знаешь, не могу себе честно ответить.

Перед повторной операцией моя жена решила непременно причаститься, просить благословения батюшки. Тщательно готовилась несколько дней и отправилась в церковь. День был рабочим, поэтому я поехал на работу. Вечером она рассказывает, что из-за задержки автобуса буквально бежала к храму, чтобы не опоздать к началу исповеди. Батюшка у нас строгий, опоздавших к молитве не допускает к исповеди, а тем более, к причастию. И вот бежит моя жена, как тут, буквально в сотне метров от храма, на её пути, поскользнувшись, падает на обледенелый тротуар грузная пожилая женщина. Пытается подняться, но не может. Жена бросилась к ней на помощь, а сил её поднять не хватает. Обе заплакали: одна от того, что ногу подвернула, а другая, от того, что теперь уж точно к исповеди опоздает и не сможет причаститься перед операцией.
Вдруг откуда ни возьмись, два молодых парня подхватили несчастную женщину под руки и повели в церковь. Моя жена – бегом впереди них. Поспела ровно к началу молитвы.

Призналась, что было искушение оставить ту женщину посреди тротуара, только чтобы успеть к исповеди. Искушение было настолько сильным, что даже притчу о самаряныне вспомнила и оттого заплакала. Так и не знает до сих пор, как бы поступила, не пошли Господь на помощь тех молодых незнакомцев.

Приступаю к Святой Чаше для причастия. Впереди меня, сложив крестообразно руки на груди, еще несколько человек. Вдруг стоящая впереди меня старушка бессильно валится на пол. Успеваю подхватить её, кто-то ещё приходит на помощь. Просим передних расступиться и пропустить бабушку вперед. Создаём толчею, смущение. Но всё заканчивается благополучно. Причастившись, бодренькая и разрумянившаяся старушка ещё остаётся в храме на водосвятный молебен и панихиду. Слава Богу!

После службы сконфуженно оправдываюсь перед батюшкой, что затеял суматоху из боязни, что старушка умрёт, не причастившись. Батюшка улыбается: «Ещё никто не умер без причастия, если к нему готовился».

Мой дед Василий Фёдорович Качаев умер 14 января, в день, когда церковь поминает святого Василия Великого. Говорят, что в таких случаях человек не проходит воздушных мытарств и ему уготован рай. Дай, Господи! По крайней мере, он отошёл ко Господу тихо, ни на что не жалуясь. Ближайший от нас храм в ту пору находился за 500 километров, и потому не было возможности собороваться. Дважды, по просьбе бабушки, вызывали врача на освидетельствование факта смерти. Потому что за все три дня до погребения на теле покойного не появилось никаких следов смерти. Он словно спал. Бабушка слышала о летаргическом сне и боялась, что мы похороним человека во сне. Но врачи твердо констатировали смерть.

Дед не оставил нам в наследство никакого имения. У него никогда не было сберкнижки -- только орден Ленина, медали, да Почётные грамоты. Не сразу я понял, что он оставил мне, своему внуку и своим детям главную ценность: своё честное имя. Все, кто его знал, уважительно относятся и к нам, его потомкам. Они считают, что мы, по аналогии или генетически, просто не можем быть иными, чем был он.

Сожалею с раскаянием, что не понял этого раньше…

Валерий КАЧАЕВ