МАНЛИХЕР
Полевой сезон близился к концу. И, хотя работы было еще достаточно, по выходным полевики все-таки отдыхали. Борис Махонький, сидя в оригинальном, сооруженном из обычной коряги глубоком кресле, крутил в руках сапог с оторванной подошвой и озабоченно цокал языком. Выстрел, внезапно грянувший рядом с лагерем, прервал его занятие. Он стряхнул с головы кусочки лиственничной коры, покрывшие его волосы после выстрела, и недобро глянул на выходившего из тайги Толика Рябого:
- Все озоруешь? И где только патроны берешь? Еще ж на прошлой неделе они у тебя закончились...
- Опять ты, дядь Борь, ворчишь?! Все чем-то недоволен ... - Толик посмотрел на дерево, под которым восседал Махонький и, увидев свежие выбоины чуть выше человеческого роста, продолжил:
- Осыпал? Так не дробью же, корой... Зато я вот чего добыл! - И он победно поднял над головой трофей - приличных размеров глухаря. - Повеселимся! А то тушенка эта уже надоела!
Он с гордым видом прошествовал в сторону кухни и, отдав дежурному добычу, вернулся. Охотничья удача пьянила его, а желание поделиться с кем-нибудь подробностями просто-таки распирало. Но, подойдя к Махонькому и натолкнувшись на его мрачный взгляд, он передумал и начал оправдываться:
-Ну, ладно, дядя Боря, не сердись! Обошлось ведь? Не буду я так больше… Да и не специально. А патроны я у эвенки выменял. Позавчера еще. Мы с ней в маршруте встретились. Они с мужем оленей на новое пастбище перегоняли. Очень уж ей ножичек мой понравился! Ну, тот, что я из капкана сломанного сделал. Говорит, что им белку хорошо обдирать. Как увидела, аж глаза загорелись!
Толик очень гордился этим своим первым самостоятельно сделанным ножом. Махонький, конечно же, заметил эту гордость:
-Ну, что мастер ты у нас такой - молодец! И за глухаря, хотя и не сезон сейчас, спасибо! Соскучились мы по свежатинке… А вот скажи-ка мне, милый друг, ружье-то свое ты когда чистить думаешь? Ведь все лето палишь... Попадет какая-нибудь песчинка в механизм - и привет! Ладно, если глухарь от тебя уйдет, а вот если сам чьим-то ужином станешь?..
-А я, дядя Боря, вечером на охоту ходить не буду, - отшутился Толик. Но, заметив, как нахмурился Махонький, заверил: не подведет железка, надежная штучка!
-Ты по дереву постучи, - начал было Махонький, но, увидев ухмылку Толика, посетовал, - эх, жаль Андреич сейчас над картами да отчетами колдует! Как он освободится, ты попытай его про Давыдова да про "манлихер". Я-то эту историю только понаслышке знаю, а он с тем Давыдовым работал вместе.
-Манлихер? - переспросил Толик. - Это что? Или кто?
- Вот Андреича и расспросишь, он тебе все и объяснит, а мне некогда, надо что-то с сапогами придумывать. Сезон-то не завтра заканчивается, - ответил Махонький и снова углубился в созерцание своего сапога.
Толик Рябый, заинтригованный новым для него словом, отправился караулить Андреича, и как только тот показался из своей палатки, подскочил к нему:
- Андреич, мне дядя Боря сказал, что вы что-то про Манлихера и Давыдова знаете. Вроде, работали вместе?
- С кем? - улыбнулся Андреич. - С Давыдовым или с Манлихером? Если с Давыдовым, то да, работал еще в пятьдесят третьем, а вот с Манлихером лично не знаком. Да и вряд ли кто из наших с ним работал. Мы же геологи, а Манлихер - оружейник. Немецкий, кажется. Ну, вроде, как Зауэр или Шмайсер, - уточнил Андреич.
- А что ж мне тогда Махонький?.. - начал, было, Толик, но, спохватившись - продолжил. - А Давыдов этот, он-то чем знаменит?
- Знаменит, говоришь? Да ничем, собственно. Разве что случай с ним интересный был... Пойдем-ка вон к костру, чайку попьем, там и расскажу, - предложил Андреич.
-Тут, Анатоль, такая история приключилась, - снова начал Андреич, прихлебывая крепкий горячий чай, - этот Давыдов, Максимом его звали, земля ему пухом… Возвращался как-то из Поселка к нам на базу. Не один, понятно. С ним каюр - эвен был, Костей звали, да пятерка лошадей вьючных. Продукты везли, инструмент кое-какой, ну, и почту, конечно. Сам ведь знаешь, как приятно весточку из дома получить! В общем, едут они, едут... Хотя это только так говорится, что едут. Маршрут там сложный был. Так что, где едут, где идут, а где еще и лошадей подталкивать приходится, помогать! А в то лето, надо сказать, пожаров было много. Все зверье с насиженных мест снялось, подальше от пожаров уходило. Так что, я думаю, волк тот, что внезапно перед давыдовской лошадью выскочил, ничего дурного не замышлял. Скорее всего, его самого в тот момент ноги спасали. Но лошадь-то этого не знала. Шарахнулась она в сторону и Максима с себя сбросила. А проезжали они в тот момент вдоль обрыва. Представь себе картину: крутой обрыв, внизу река блестит, а Максим кувыркается по этому обрыву! Может, и упал бы он в реку, да, по счастью, зацепился за кусты карабином. Он этот карабин, наш, обычный, охотничий, почему-то "манлихером" называл. То ли слово ему нравилось, то ли намекал на что, сейчас уж не узнаешь. Вот этим-то своим "манлихером" он за кусты и зацепился. Повисел немного, в себя пришел - выбираться надо! А высоко там было, метров пятнадцать, а, может, и побольше чуток. Хорошо, не один он тогда был. Костя - каюр ему веревку сбросил да лошадьми наверх, как лебедкой, и вытащил. Отряхнулся Максим, грязь да песок с себя счистил, царапины йодом смазал, и дальше поехали. Про «манлихер»-то свой забыл, не почистил. А, может, и не забыл, на потом оставил. До базы уж недалеко оставалось. Вот почистил бы, может, все по-другому получилось. Доехали бы без приключений, да случай вмешался.
К нам на базу чтобы проехать, прижим надо было пройти. Место там поганое: внизу река к горе прижимается. Все, что могла, уже давно подмыла и обрушила, склон крутой, натуральные скалы, и тропка узенькая к горе вплотную жмется. Мы тот прижим Сучьим звали. Можно было его, конечно, и обойти, да кому же захочется лишних двадцать пять километров ползти? Там и ходили. Вот и Максим там пошел. И пройти-то надо было всего с километр, да только на самой середине препятствие появилось: медведь из-за уступа навстречу вышел. Вот так встреча! Стоят Максим с медведем друг против друга, никто дорогу уступать не хочет Максим-то не может: у него за спиной лошади, им там никак не развернуться. А медведь, хотя и небольшой, но, видимо, себя хозяином в этих местах считал.
Стоят и рычат оба, друг друга пугают. Максим-то чувствует, что у него рык не очень убедительный получается, начинает "манлихер" свой из-за спины тянуть. Медведь такое дело видит и на дыбы! Может, тут бы ему и конец пришел, но не сработал "манлихер", осечку дал! Все, что Максим в последний момент сделать успел, так это нож выхватить и в медведя воткнуть. В глаз попал! И, надо отметить, череп мишкин крепче оказался. Сломался нож. Сгреб мишка Максима, и покатились оба с обрыва. Максим за медвежью шкуру держится, голову прячет. А медведь дерет его, где достать когтями может. Тут бы и крышка Максиму пришла, да каюр молодцом оказался, не струсил. Спрыгнул Костя с тропы вслед за ними и на ходу умудрился медведю в ухо ствол сунуть. В долю секунды все решилось. Потом Костя еще как-то сумел Максима наверх вытащить, и волок его на себе километра два, лошади-то убежали. Хорошо хоть недалеко. Там-то уж в вещах аптечка была, перевязал он Максима. Сильно медведь ему спину подрал! Месяц мы потом Давыдова лечили. Кто чем мог. Домой вернулся, так жена плакала, как на его спину посмотрит. А он все сокрушался, что"манлихер"свой вовремя не почистил.
Ходили мы потом, искали его карабин. Да разве ж найдешь? Может, в реку упал, а, может, и сейчас где-то меж камней лежит...
- Так он живой что ли остался? Давыдов-то? Вы же, вроде, сказали "земля ему пухом"? - удивился Толик.
- Ну, это - отдельная история. Много позже она случилась. Может, когда-нибудь и расскажу. А ты вот почему Давыдовым заинтересовался, а?
-Почему - почему... Да, Махонький все воспитывает. Как будто я без него не знаю, что оружие чистить надо!